– Всем молчать!!! Э-э… – Илья явно не привык командовать в экстремальных ситуациях и затруднился с продолжением, но потом все-таки нашелся: – Слушать старшину!
– Так! – Оставшись стоять, Мишка зацепился большими пальцами рук за ремень на животе, набычился и обвел присутствующих максимально зловещим, насколько получилось, взглядом. – Слушать меня!
Невербальный ряд подействовал. Кисти рук, зафиксированные в районе гениталий, для самок означают предложение сексуального контакта, а для особей мужского пола – вызов. Выдвинутая нижняя челюсть и чуть поданные вперед плечи визуально отягчают фигуру, создавая иллюзию «нависания», тем более что Мишка стоял, а остальные сидели. Плюс Мишка натренировался шевелить искалеченной бровью так, что в сочетании с перекошенным ртом рожа приобретала совершенно жуткий вид. Знает человек об этих маленьких хитростях или нет, неважно – подсознание «читает» древний язык жестов и мимики независимо от разума. Бешеный Лис в очередной раз подтвердил свой статус вожака стаи, и соперников не нашлось – взгляды отвели все, исключая, разумеется, Илью. Бывшего обозника после многолетнего общения с Буреем было не пронять никакими гримасами. Теперь невербальный ряд требовалось подкрепить словесно.
– Аньку вразумим. – Мишка слегка развернулся в сторону шевельнувшегося Николы, и комментариев не последовало. – И без костыля. Найдутся средства. Теперь ты, Никола. Козлодуй, едрена вошь! Нам здесь только инцеста не хватало!
– А… э? – Слова «инцест» Никола, разумеется, не знал, как, впрочем, и остальные.
– Анна Фроловна твоя двоюродная сестра! – пояснил Мишка. – Близкая родственница. Урядник Василий!
– Здесь, господин старшина! – отозвался Роська, вскочив с лавки.
– Как подобный грех наказывается Православной церковью?
Вопрос Роське Мишка задал исключительно «для понта» – вряд ли Роська знал такие тонкости, но оказалось, что общение с отцом Михаилом здорово расширило Роськину эрудицию.
– Отлучение от Церкви! – бодро отрапортовал Мишкин крестник. – А потом – как светская власть решит, могут и изгнать.
«Вот те на! А с вами-то, сэр Майкл, падре Мигель на подобные темы ни разу не беседовал. Разумеется, священники знают полный список пороков и извращений, но просвещать на эту тему пацана… Нет, сэр, не зря у вас желание двинуть в торец попу возникло, совсем долгогривый рамсы попутал!»
– Вот так! – снова обратился Мишка к Николе. – В воскресенье поедешь в Ратное, покаешься отцу Михаилу и примешь епитимью, какую он посчитает нужным наложить. По возвращении доложишь уряднику Василию, и он проследит, чтобы ты все исполнил в точности.
– Слушаюсь… господин старшина.
– Теперь все вы трое: ты, ты и ты. – Мишка поочередно ткнул пальцем в Николу, Петра и Дмитрия. – Если не угомонитесь, попрошу волхву Гредиславу лишить вас мужской силы – временно или насовсем, как выйдет, тут точно не рассчитаешь.
– А я-то чего? – попробовал возмутиться Петька.
– Больно борзый! – пояснил Мишка. – Постоянно с Николой цапаешься, дурной пример отрокам подаешь. Видал, как быки холощеные сразу успокаиваются? Вот и ты тихим да смирным станешь – и мне спокойнее, и делу польза.
Петька побледнел – поверил. После того, как Мишка сломал ему вторую руку, и не в такое поверишь. Никола тоже пялился на Мишку, как на привидение, Дмитрий, попавший под раздачу совершенно случайно, никак на Мишкину угрозу не отреагировал, разве что покраснел еще больше.
– Кхе! – Демьян настолько точно сымитировал деда Корнея, что Мишка чуть не вздрогнул.
Эпизод пора было завершать, и Мишка снова рявкнул командным голосом:
– Урядник Василий!
– Здесь, господин старшина! – Роська снова вскочил и уставился преданными глазами.
– Урядник Василий, поручаю тебе надзирать за Петром и Николой. Буде и впредь станут предаваться греху гневливости и о братской любви забывать, даю тебе право увещевать и останавливать. Ибо грех гневливости – один из семи смертных грехов. Буде же усилия твои окажутся бесплодными… исполню свое обещание.
– Слушаюсь, господин старшина!
Мишка опустился на лавку, немного помолчал и обратился к Кузьме:
– Давай, Кузя, дальше излагай: чего ты там насчитал?
Кузька собрал раскатившиеся по столу орехи – четыре вместе и один отдельно.
– Значит, наших получается тридцать восемь. Еще можно добавить десяток Сеньки, но там детишки одни, и самострелов у них нет.
– А сделать им самострелы, хотя бы слабенькие, можно?
– Можно, почему нет? Только людей неохота от других дел отрывать.
– Ладно, с этим потом. Дальше давай.
– А что дальше? – Кузька снова полез в подсумок за орехами. – Вот семь с половиной десятков лесовиков, а вот полтора десятка купчишек. Всего получается сто тридцать два человека. Мало нас. Остальные либо уйдут, либо чужие.
– И какой же вывод?
– Вывод? Ну… наших тридцать восемь, но надежных только два десятка, вместе с нами. Пятнадцать весной вернутся в Туров, двенадцать уйдут к боярам, семьдесят четыре… не знаю – нинеины они.
«И тут одни подсчеты, а я-то на тебя, Кузя, надеялся… неужели так никто и ничего? Обидно, блин!»
– Ну хорошо, господа Совет, разговариваем мы долго и кое-что важное уже решили.
Как Мишка и ожидал, ответом на это заявление стали удивленные взгляды, а Демьян даже переспросил:
– Это чего же мы такое решили?
– Первое, что мы решили, – воинская школа есть семейное дело Лисовинов. Во главе воинской школы стоит старшина «Младшей стражи», то есть я, а при мне, для помощи, вы – господа Совет. И на будущее, впредь и навсегда утверждаем: во главе воинской школы должен стоять природный Лисовин, а в Совете думать могут только родичи. И название «Совет» – для посторонних, а мы себя понимать должны как ближний круг – собрание ближников. Возражения есть?